—Константин Сергеевич Станиславский однажды сказал, что первые 25 лет в искусстве - самые тяжелые. Вы в искусстве намного дольше; согласны ли Вы с этим утверждением?

—Там еще и продолжение есть: первые 25 лет очень тяжело, потом — еще хуже. И это правда. Потому что начало жизни может быть случайным, веселым, красивым, а потом начинаешь понимать, что за это как-то перед кем-то надо хотя бы немного отвечать... Не говоря уже о том, что потом хочется не хуже. А как не хуже - неизвестно.

 

Воображаемое интервью с Е. В. Колобовым, музыкантом-философом, дирижером, режиссером музыки.

 

Имя Евгения Колобова (1946–2003) овеяно легендой. Его творческий взлет связан с работой в Свердловском академическом театре оперы и балета, где Колобов стал главным дирижером в 31 год. После триумфальных гастролей театра в Москве в 1979 году о дирижере заговорили, и эпитет «неистовый маэстро» сопровождал его по жизни.
Музыка, к которой он прикасался, становилась для него своей, поэтому он обращался с ней свободно, и это шокировало критиков, буквально толковавших слово «исполнитель».

 

Интервью с Виктором Ивановичем Штепой, канд. хим. наук, д-ром филол. наук, зам. декана химического факультета МГУ, выпускником школы-интерната Макаренко.

 
• Виктор Иванович, как вы попали в школу Макаренко, и что это за школа?

Все очень просто. Я из простой семьи. Родился в деревне. Мы с сестрой-двойняшкой учились в церковно-приходской школе, в которой было всего два преподавателя. Да, били линейкой меня по ушам. Было. Ставили на кукурузу в угол. Тоже было. Сидел на первой парте как самый раздолбай, хотя учился и хорошо. Но был шебутной такой… И я все это с благодарностью вспоминаю. Но это все еще до школы Макаренко. Когда произошла трагедия (убили отца), меня отправили в интернат, так как семья была большая, а я согласился. Получается, что случайно попал туда… Говорить о том, что она выдающаяся, я бы не стал. Это была нормальная школа того времени. Единственное отличие этой школы от других — педагогами в ней были сами воспитанники Антона Семеновича Макаренко.

Пьер Бриз в роли ВиннетуИнтервью с Михаилом Курушиным и Николаем Непомнящим

«Виннету, благородного сына вождя мескалерских апачей, знали все индейцы штатов Техас и Нью-Мексико. Друг и защитник всех бесправных и обездоленных, Виннету был непримиримым врагом тех, кто чинил беззаконие и произвол. Рассказ о нем звучит в наши дни как легенда, но сто лет назад все это было в действительности…» (закадровый текст в начале фильма «Виннету — сын Инчу-Чуна»).

Николай Арнольдович, мы знаем, что у Вас недавно[1] был юбилей... Какие чувства Вы в связи с этим испытываете: подводите итоги, или это просто один из дней рождения?

Подводить итоги будет, вероятно, Господь Бог, а для меня это начало какого-то очередного периода. В последнее время, все эти периоды, все мои "пятилетки" чрезвычайно похожи одна на  другую. Я большой консерватор, чрезвычайно трудно привыкаю ко всяким нововведениям, и моя жизнь идет по уже привычному руслу: это, естественно, концертная деятельность, естественно, семья, преподавание в Консерватории. Правда в последнее время стало достаточно много и общественной деятельности.

Каждый год Классическая философская школа “Новый Акрополь” открывает свои двери. Начинается новый учебный год. В этот период всегда происходит множество встреч, интересных бесед, лекций.

Сегодня мы продолжаем знакомить вас со Школой и предлагаем вашему вниманию ответы ее руководителя Елены Сикирич на некоторые из вопросов, задававшихся во время последнего Дня открытых дверей[*].

При встрече с чем-то прекрасным, подлинным невозможно не измениться самому. Встреча с И.А. Моисеевым - именно тот случай... И мы не сомневаемся, что и вас, дорогие читатели, это знакомство не оставит равнодушными.

Беседовали Татьяна Красильникова и Андрей Букин

Тэло Тулку РинпочеНаш собеседник — Шаджин-лама (глава буддийской церкви Калмыкии) Тэло Тулку Ринпоче. Он вступил в эту должность в 1991 году, когда ему было 20 лет. А до этого с шести лет обучался в тибетском монастыре, где был признан реинкарнацией великого индийского святого Тилопы, которого почитают как основоположника линии Кагью тибетского буддизма. И поэтому имя Шаджин-ламы всегда окружено либо официальным, либо мистическим ореолом. Когда мы отправлялись на встречу, то ожидали увидеть или официальное лицо, или живую легенду. А встретились с человеком.

ДрепунгС глубокой древности поиск мудрости на Востоке связан с поиском учителя, наставника, ламы. Такие мудрые люди есть и сегодня. Более того, до сих пор существуют учебные заведения, где можно, пройдя специальное обучение, стать ламой, — тибетские монастыри. Об особенностях такого обучения мы беседуем с тремя монахами из тибетского монастыря Дрепунг Гоманг, ныне расположенного на территории Индии. Двое из них — Джампа Санге и Церинг Мунцог — тибетцы, а Мутул Овьянов — калмык, уехавший в Индию учиться. Он и стал нашим переводчиком. 

лама
Геше-лхарамба Йонтен Дамчо, настоятель крупнейшего тибетского философского монастырского университета Дрепунг Гоманг

Мысль о том, чтобы обратиться за разъяснениями о сути веры и разума к тибетскому ламе, пришла неожиданно. Логика наша была простой: так как буддизм сами буддисты религией не считают, к тому же буддизм является довольно рациональным учением, значит, кому же, как не им, иметь ясное представление о вере и разуме и ясное понимание их функций.

Столь же неожиданной оказалась реализация нашей идеи. Судьба дала нам шанс побеседовать с геше-лхарамбой Йонтен Дамчо, настоятелем крупнейшего тибетского философского монастырского университета Дрепунг Гоманг. Наш разговор происходил во время его визита в Калмыкию в библиотеке Центрального хурула Элисты «Золотая обитель Будды Шакьямуни». Это был последний день пребывания достопочтимого геше в Элисте. Он только что вернулся со встречи с калмыцкими учеными, и после нашего разговора ему еще предстояло провести последнее занятие с мирянами и монахами по вопросам философии самой высокой школы буддизма — Прасангики-Мадхьямики.

На всех встречах его сопровождал один из лучших переводчиков с тибетского в нашей стране Бем Митруев, без самоотверженной работы которого наша беседа вряд ли могла бы стать возможной.