Из всех новогодних открыток я больше люблю те, на которых изображена утопающая в снегу избушка с вьющимся из трубы дымком. Я всматриваюсь в нарисованное, горящее ярким светом окошко… и попадаю в бабушкин дом, наполненный самым уютным на свете уютом, самым теплым на свете теплом, самой нежной на свете любовью, какие бывают только в детстве.

Зимнее утро. За белыми занавесками постепенно светлеют окна. Еще витая в утренних снах, я слышу: скрипнула дверь. Дохнуло свежестью. Тихие бабушкины шаги, стук дров, сваленных у печки. И тишина, та особенная тишина, в которой происходит что-то очень важное. Я жду… Вот наконец-то послышался такой знакомый звук наступающего дня — веселый треск разгорающихся поленьев! Дом наполняется теплом, запахом горячей смолы и дымка. Мерцающие блики от первых язычков огня уже бегают наперегонки по стенам и потолку — это проснулась печка.

 

Русская печь… Никакие музеи и никакие рассказы не могут передать того родного и глубокого чувства дома, которое пробуждается в душе, когда разгорается огонь в печи. Ведь для русских людей она всегда была символом очага, семьи, любимым персонажем сказок. Без печи нет избы. Да и в самом древнем слове изба заложено то священнодействие, которое совершается у очага: оно образовалось от санскритского тап, «жар», «тепло», «топиться», через старинные формы истба, истопка, истопник, истопить.

Сложить хорошую печь для дома было делом ответственным. Хорошие печники, как и плотники, были народом непростым. Если хозяева не нравились, они могли сложить печь так, что, как бы жарко ее ни натапливали, хлеба в ней не выпекались, либо была она угарная или жаркая да жадная, требующая много дров. Кирпич для печи делали особенный, из специальной глины, как сказали бы сейчас, экологически чистый; соединяли кирпичи тоже глиняным раствором. Настоящая русская печь должна быть большой, красивой и миловидной, с карнизами и печурками, чтоб гляделась в избе как невеста, — так говорили печники.

Печь в бабушкином доме казалась мне живым существом, доброй, теплой и веселой хозяйкой, похожей на бабушку и маму. У нее были глаза — небольшие углубления, где сушили рукавицы, и большой улыбающийся рот — устье, которое закрывали железной заслонкой, когда печь топили. А за устьем находилась таинственная обитель Огня — большой «зал», который имел под (кирпичный пол) и высокий свод. Печь была настолько велика, что внутри нее мог поместиться человек. В середине «зала» складывали крест-накрест поленья, как для костра, и, открыв заслонку трубы, зажигали огонь, приговаривая: «Святой огонушек, дайся нам!» Была примета: если, зажигая огонь, суетишься, оглядываешься, то за нарушение должного благоговения пламя выйдет из печи и зажжет избу. И уж совсем недопустимо было ругаться при огне, бросать в него мусор, грязь. Очаг требовал от людей целомудрия. Человек, знавший за собой вину, уже не мог приближаться к родному очагу, пока не совершит искупительного обряда.

За подом печи, на котором разводился огонь, тщательно ухаживали, выметая его особым чистым веником или тряпочкой. С помощью ухватов вокруг огня на под ставили чугунки с кашей, картошкой, щами. Пока печь топилась, готовилась еда. Хлеба или пироги пекли уже после того, как прогорят дрова. Из печки вынимали все чугунки и выгребали все угли на загнетку — пространство перед устьем. После того как под выметали, на него с помощью деревянных лопат сажали хлеба. Устье плотно закрывали заслонкой, и печь начинала свое таинство.

Удивительная, особенная тишина царила в доме, когда его постепенно наполнял душистый аромат горячего хлеба, а вместе с ним тепло — и еще что-то, чего не объяснишь словами, что-то вечное и надежное, то, о чем твоя душа знала всегда. Лица людей в доме казались еще роднее и ближе, их глаза начинали светиться любовью и теплом, голоса становились тихими и ласковыми. В такие минуты бабушка обычно рассказывала о давних временах, о своей жизни в родительском доме, все вспоминали случаи, когда удавались самые лучшие пироги. По каким-то неуловимым, таинственным признакам определялось, что они готовы. Тогда открывали заслонку и доставали румяные, жаркие, ароматные пироги! Их рассматривали, как новорожденное дитя, дивились и радовались пышности и пригожести. Когда пироги ставили в печь, всегда загадывали на то, как они поднимутся: если высоко, значит, хорошо все будет в семье, будет удача и лад.

Помните сказку об Иванушке, которого Баба Яга на лопате отправляла в печь? Оказывается, был на Руси такой обычай, так лечили больных детей: ребенка сажали на лопату и три раза заносили в печь (конечно, не прямо в огонь). Это называлось «перепекать» младенца, после этого он считался заново рожденным. Печь сравнивали с материнским лоном. Об удачливом и счастливом человеке говорили, что он в печи родился.

Семья и огонь очага были связаны едиными узами, одним родством, одним жизненным началом. Когда в доме рождался ребенок или когда умирал кто-то, открывали заслонку печной трубы, веря, что именно через печную трубу приходят и уходят души людей. В свадебном обряде, когда создавалась новая семья, отец невесты трижды обводил ее вокруг родной печи, а в доме будущего мужа молодой хозяйке положено было, сидя на лавке у очага, съесть отломленный кусок хлеба, вступив тем самым под покровительство духов дома своего мужа.

Печь — это душа дома, святыня и алтарь любви. Пока в ней теплится огонь, пока исходит от нее живительное тепло, есть семья, продолжается жизнь. Зажигая огонь в печи, человек каждый раз совершал великое таинство — заключал символический брак между божественным огнем, завещанным предками, и матерью-печью. Эта великая любовь согревала душу и тело, лечила лучше любых лекарств и защищала надежнее любых замков, помогала человеку с рождения до смерти.

Все, что есть в доме, создано любовью и держится на любви. Самые простые предметы: лавки, стол, вышитые полотенца из приданого хозяйки, пучки летних трав на стене, каша в чугунке, колодезная вода в рукомойнике — все несет в себе эту частицу тепла, все живое, все пахнет домом.

На Руси гостеприимный дом называли хлебосольным, в таком доме на столе всегда стоял покрытый полотенцем хлеб и рядом солонка. Русская печь имела прямое отношение к этому обычаю. Считалось, что человек, вступивший под домашний кров, попадает под защиту и покровительство богов домашнего очага. Его усаживали на почетном месте на лавке у печки или в красном углу под иконами, кормили всем лучшим, что есть в доме. «Кто сидел на печи, тот уже не гость, а свой». Плодородие и приход гостя определяли по одной и той же примете: если из затопленной печи вдруг посыпались искры или выскочили горячие угольки — жди гостей! Не принять гостя означало нарушить святыню Огня, покровителя дома. Известный собиратель русских сказок и исследователь традиций А. Н. Афанасьев писал: «В народе существует убеждение, что странник, вкусивший нашего хлеба-соли, уже не может питать к нам неприязненных чувств, а становится как бы родственным нам человеком: „хлеб-соль не бранится“, „хлеб-соль не пропустит зло!“. Верят, что вместе со странником является сам Господь испытывать мирское милосердие. Говорят: „гость в дом — Бог в дом“ и „не гоните Бога в лес, коли в хату залез”, то есть не прогоняй гостя». Если тебе дан дар огня в очаге, ты должен передать его тепло всем, кто в этом нуждается.

Печь уходит в песни, предания, в сказки и легенды. Мы прощаемся с ней, но остается человек и его душа, остается потребность зажигать и хранить огонь, тепло души, родного дома, чтобы не прерывалась связь, чтобы жила любовь…

 

You have no rights to post comments