Мое знакомство с Лихачевым началось с передачи по каналу «Культура»: я слушала его рассказ о парке Монрепо — негромкий голос, изысканный слог, удивительная глубина, увлеченность и способность увлекать. «Сад (парк) — это подобие Вселенной, книга, по которой можно Чпрочесть“ Вселенную. Вселенная своего рода текст, по которому читается Божественная воля. Но сад — книга особая, она отражает мир только в его доброй сущностиѕ Сад можно и должно читать, и поэтому главное занятие в саду — чтение книг». Тема садов — новая для академика Лихачева, исследователя Древней Руси. Это попытка подойти к садовым стилям как к проявлению художественного сознания той или иной эпохи, той или иной страны...
Его называли «совестью нации», «патриархом культуры», «последним русским интеллигентом». Удивительно, каким образом ученый-древник, занимавшийся, в общем-то, книжной, кабинетной наукой, стал выразителем совести целого народа и символом интеллигентности? «Я мог бы назвать десятки имен людей, которые честно прожили свою жизнь и не нуждаются в оправдании себя тем, что Чмы так верили“, Чтакое было время“, Чмы тогда еще не понимали“», — говорил он и добавлял, что обязанностью интеллигентных людей «всегда было и остается: знать, понимать, сопротивляться, сохранять свою духовную самостоятельность и не участвовать во лжи».

Знать, понимать
К этому он стремился с самых ранних лет. Еще в школе Митю Лихачева волновали серьезные вопросы: что важнее на весах времени — будущее или прошлое, в которое одинаково уходит и добро и зло? И что такое время? Всеведущ ли Бог? Что есть свобода для человека?
После долгих рассуждений он пришел к выводу, что время лишь одна из форм восприятия действительности: «Муравей ползет, и то, что исчезло позади, для него уже как бы не существует. То, к чему он ползет, для него еще не существует. Так и мы, все живое, обладающее сознанием, воспринимаем мир. На самом же деле все прошлое до мельчайших подробностей в многомиллионном существовании еще существует, а будущее в таком же размахе до его апокалиптического конца уже существует». Но время не обман, это одна из форм реальности, позволяющая человеку быть свободным и полностью ответственным не только за свои действия, но и за все доброе или злое, что заключено в его сердце.
Школьная концепция времени, которую в своих «Воспоминаниях» Дмитрий Сергеевич назвал наивной, сыграла в его жизни роль «успокаивающую, способствующую твердости и душевной уравновешенности во всехѕ переживаниях, особенно в тюрьме ДПЗ и на Соловках». Он через всю жизнь пронес убеждение, сложившееся еще тогда, в юности, что «только правильная философия, правильное мировоззрение способны сохранить человека — и телесно, и духовно». И вспоминал слова Кассия из шекспировского «Юлия Цезаря»:

Если пред бедами
Случайными ты упадаешь духом,
То где же философия твоя?


Веселая наука
До конца 1927 года в северной столице было множество философских кружков. У одного из школьных преподавателей Мити Лихачева собирался кружок Хельфернак — «Художественно-литературная, философская и научная академия», членами которой являлись и маститые ученые, и студенты, и школьники. В двух тесных комнатках, где заседали «академики», имелась и тщательно подобранная библиотека, которой пользовался Лихачев. Он вообще говорил, что библиотеки и кружки стали основой его образования.
В те суровые времена, когда набирал силу «красный террор», когда начались аресты и доносы, более безопасным казалось общение в шутливых кружках. И Лихачев стал бывать в КАНе — Космической Академии Наук. У членов КАНа было свое приветствие, свой гимн, свое священное место в Царском Селе на вершине Парнасаѕ КАНовцы провозгласили «принцип веселой науки» — науки, которая ищет не просто истину, но истину радостную и облеченную в веселые формы. Ведь не зря же с давних времен в университетах устраивались торжества, парадные шествия, церемонии, были свои костюмы и пышные звания.
По прочитанным докладам в КАНе получали кафедры, и Лихачев, сделавший доклад об утраченных преимуществах старой орфографии, получил кафедру старой орфографии, другим ее названием было: кафедра меланхолической филологии.


Соловки за «орфографию»
Когда открыли доступ в архивы КГБ, был найден акт медицинского освидетельствования Д. С. Лихачева от 23 февраля 1928 года: «Объективное исследование. Общий вид — слабогрудый, телосложение слабое; питание — пониженное; физические недостатки: плоская грудь, сердечно-сосудистая система — нечистый шум у трехстворчатого клапана, учащенный пульс; органы дыхания — увеличение бронхиальных альвеол. Диагноз: хронический катар верхушки левого легкого, невроз сердца. Заключение — следовать к месту назначения может, желательно в местность с сухим, теплым климатом». На Соловкиѕ
Только после окончательной реабилитации в 1992 году из ФСБ Лихачеву вернули одну из главных улик его «контрреволюционной деятельности» — доклад о старой русской орфографии. И хотя своей шутливостью он соответствовал духу карнавала, царившему в КАНе, видны глубина и независимость суждений юного «академика»: «Старая орфография приемлемее эстетически как вызывающая у каждого массу ассоциаций личного характера и из истории русского языка. Например, Че“ вызывает представления о культурных взаимоотношениях с Грецией (Византией), напоминает о греческом происхождении многих слов.
ЧЪ“ часто является заключительной виньеткой к слову. Это одна из самых красивых букв. Ижица пленяет своей редкостью. Это не столько буква, сколько украшение. Даже графическое начертание ее идет вразрез со всем русским алфавитом. Всю русскую азбуку можно сравнить с приготовленным к иконописанию материалом. Простые буквы, в большинстве случаев соответствующие звукам, можно будет сравнить с чистыми красками: синий, белый, зеленый, желтый и т. д.; Чъ“ следует уподобить золоту, серебру, а ЧY“ (ижицу) драгоценным камням».


Сопротивляться
Об ужасах Соловков Дмитрий Сергеевич вспоминать не любил, он рассказывал о прекрасных людях, окружавших его там: «Интеллигенция в условиях Соловков не сдавалась. Она жила своей, часто скрытой духовной жизнью, собираясь и обсуждая разные философские проблемы. Заключенные поддерживали друг друга, помогали. А. А. Мейер на Соловках работал над философскими статьями, и в частности над размышлениями о ЧФаусте“. Текст Гете ему подавал Г. О. Гордон, человек энциклопедических знаний, помнивший всего ЧФауста“ наизусть на немецком языке».
В СЛОНе читались лекции, игрались спектакли (в лагерный театр, по воспоминаниям бывших узников, попасть было труднее, чем в Большой), выпускались, при участии Дмитрия Сергеевича, газета и журнал «Соловецкие острова» — реальность начинала восприниматься как «мир страшных сновидений, кошмаров, лишенных смысла и последовательности». Люди спасали разум как могли — способами «веселой науки», уходя в литературу, переключаясь с лагерного быта на искусство, пусть тоже лагерное. Именно это помогало выживать и жить на Соловках — искусство «вносило в мир упорядоченность», помогало преодолеть душевный хаос, смуту, растерянность, страх.
В архиве Лихачева сохранились «Советы идущему по этапу» с таким пунктом: «Верующий — тверди молитву. Неверующий — стихи». Вездесущие стихи с их красотой слога, гармонизирующим ритмом и возвышенностью мысли всегда приходили на помощь.
Его судьбу можно было бы изобразить как череду репрессий и несчастий, но они никогда не определяли его жизнь. Сам Лихачев дал этому свойству название «резистентность» — сопротивляемость.
Сопротивляемость помогла ему сохранить верность себе в лагере, где он отказывался помогать охране, просившей его читать атеистические лекции для заключенных, ибо помнил, что Соловки — священное для каждого русского человека место. Сопротивляемость помогала жить в блокадном Ленинграде, где он остался вместе со всей семьей. Двум его дочкам было тогда по четыре года.
«Утром мы молились. Дети тоже. С детьми мы разучивали стихи. Учили наизусть сон Татьяны, бал у Лариных, учили стихи Плещеева, Ахматовой. Еды не просили. Только когда садились за стол, ревниво следили, чтоб всем всего было поровнуѕ Дети сами накрывали на стол и молча усаживались. Ни разу не заплакали, ни разу не попросили еще: ведь все делилось поровну». В условиях блокады была выпущена его книга «Оборона древнерусских городов».
Человек сам выбирает свою судьбу и сам за себя отвечает, считал Дмитрий Сергеевич. «И не надо ни на кого сваливать вину за свою Чнесчастность“ — ни на коварных соседей или завоевателей, ни на случайности, ибо случайности далеко не случайны, но не потому, что существует какая-то Чсудьба“, рок или миссия, а в силу того, что у случайности есть конкретные причины».


Серьезная наука
Свой научный путь Лихачев начал с обобщающих трудов по истории русской культуры и литературы за несколько веков. В этих книгах проявилась характерная для него черта — стремление рассматривать литературу в ее тесных связях с просвещением, наукой, изобразительным искусством, фольклором, народными представлениями и верованиями. Этот подход позволил ему говорить о русском замедленном Ренессансе, выявить черты отечественного барокко; он умел находить в русском средневековье то, что соединяет нас с цепью времен, ибо человек есть часть общества и часть его истории.
Все работы Лихачева обнаруживают важное качество ученого — умение изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей-неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление пробудить в нем интерес и уважение к прошлому своей страны пронизывают все творчество Лихачева. Он не просто исследовал особенности древнерусского языка и построения художественного текста, но говорил о законах морали и нравственности, соблюдать которые пристало культурному человеку во все времена. Он приобщал современников к сокровищам отечественной культуры — от киевских и новгородских летописей, Андрея Рублева и Епифания Премудрого до Пушкина, Достоевского, философов и писателей XX века.
В последние годы академик Лихачев стал известен всей стране, но как ученый часто оставался одинок и не понят. Коллеги осуждали его за то, что он выходит за рамки «чистой науки», выступает в газетах. Люди церковные недоумевали, как можно говорить о духовной литературе светским языком. «Патриотов» настораживала его теория многонациональности отечественной культуры, «космополиты» же не могли принять «Заметок о русском»ѕ


Духовная самостоятельность
А он защищал гуманитарные науки и не уставал говорить о нравственности ученого. «Точные науки не могут развиваться без развития гуманитарных наук. Ибо именно гуманитарные науки обеспечивают должный уровень интеллигентности ученых, занятых в любых сферах знанияѕ гуманитарные науки тесно связаны с исследованиями сложнейшего в мире Чмеханизма“ — человеческой души».
Признаком интеллигентности для него были не только образованность, но и нравственные качества, прежде всего духовная свобода и независимость мысли. Сам он был прекрасным воплощением этих качеств.
Он искал точный термин, который вместил бы в себя комплекс понятий, связанных с внутренним миром человека, со связями человека с человеком, человечества с природой и планеты со Вселенной. По аналогии с биосферой Вернадского Дмитрий Сергеевич ввел понятие гомосфера: «Я веду речь об очень важной области жизненных интересов и нужд каждого человека. Именно человека, а не абстрактной усредненной личности. Это огромная сфера, охватывающая гуманистическую сущность общества и, я бы даже сказал, всего живого, всего сущего на планете и даже во всей Вселенной. ЧЧеловекосфера“ѕ Или — ГОМОСФЕРА».
Одной из основ гомосферы он считал преемственность, ибо в ней заключен важнейший принцип бессмертия наивысших достижений творческого духа человека.


Не участвовать во лжи
«Каждый из нас, в лютые времена или благополучные, каждый день делает маленький или большой выборѕ — сказала в одном интервью Наталья Солженицына, — сделать выбор в экстремальной ситуации в каком-то смысле намного проще. Потому что ясно — что белое, а что черное. Это ситуация моря. А в луже не страшно. Никто не боится утонуть в луже — ну, разве что испачкатьсяѕ На самом деле топит лужа, которой ты не опасаешься».
Жизненные испытания — не гарантия праведности. Многие, пройдя через ад, остаются опалены его огнем, многие ломаются. Но есть и те, кто выносят из жизненных катастроф и трудностей мудрость, смирение и нравственный опыт.
В адрес Лихачева звучало порой немало обвинений, например в сотрудничестве с «органами». Хотя все хорошо знали, что связанные с КГБ ученые всегда представляли нашу науку в странах Запада. А Дмитрий Сергеевич был невыездным с 1970 года, когда его избрали академиком, до 1985 года, когда рухнул «железный занавес».
В 75-м на него было совершено нападение — через день после того, как он отказался подать голос за исключение из Академии наук А. Д. Сахарова. В 76-м, когда он сотрудничал с Солженицыным, передавая ему материалы для «Архипелага ГУЛАГ», пытались поджечь его квартиру, перед тем туда проникли неизвестные — искали что-то среди бумаг.
Лихачева называли бойцом-одиночкой, потому что борьбу он всегда начинал один, не надеясь на подкрепление. У него не было ни влиятельной должности, ни партии, которая стояла бы за ним, а был лишь личный авторитет и моральная репутация. «А что я могу? Это невозможно» — подобного оправдания он не принимал никогда и, не имея ничего, кроме своего слова, — мог.
Когда остались позади Соловки, блокада, эвакуация и настали относительно мирные времена — казалось бы, можно было наконец пожить спокойно, углубиться в любимую древнерусскую литературу. Но он стал спасать — культуру.


Ной русской культуры
К нему обращались со всех сторон с самыми разными просьбами, и не всегда верилось, что возможно что-то сдвинуть и изменить. Тогда он говорил: «Даже в случаях тупиковых, когда все глухо, когда вас не слышат, будьте добры высказывать свое мнение. Не отмалчивайтесь, выступайте. Я заставляю себя выступать, чтобы прозвучал хотя бы один голос. Пусть люди знают, что кто-то протестует, что не все смирились. Каждый человек должен заявлять свою позицию».
Ему удалось отстоять и спасти лесной район Лесковиц в Чернигове, библиотеку в Мышкине, остановить разработку песчаных карьеров в заповеднике Плес на Волге. В 1980 году он защищал от вырубки парки Царского Села. Он помог сохранить усадьбу Д. И. Менделеева, пушкинское Захарово, блоковское Шахматово; ему обязаны своим спасением, изменением в судьбе не только люди, но и книги, и квартира Марины Цветаевой в Москве, и деревья пригородных парков, и Александровский сад. В 81-м он целый год боролся с архитекторами, которые хотели реконструировать Невский проспект. В 83-м спасал от химических нечистот Финский залив. В 91-м сбылась его заветная мечта — возвратить родное имя городу на Неве.
Именно в нашей стране, по инициативе и при прямом участии Д. С. Лихачева была разработана Декларация прав культуры. Он создал Фонд Культуры, создал журнал «Наше наследие», 20 лет возглавлял серию книг «Литературные памятники». Согласился стать народным депутатом. В последние годы жизни задумал создать гуманитарный благотворительный фонд, этот фонд появился в 2001 году, уже после его смерти.
Дмитрий Сергеевич говорил о необходимости вернуть храмы и монастыри верующим, и прежде всего Соловки и Валаам. Поддерживал неформальное движение молодежи и сохранение культуры исчезающих народов России, возвращал из-за рубежа культурное наследие эмиграции. Наконец, боролся за чистоту русской речи, эталоном которой был всегда его изысканный слог.
Сейчас трудно представить, что поколения советских людей лишь смутно знали имена Максима Грека, Епифания Премудрого и даже Андрея Рублева; имена подвижников и просветителей Руси открывались именно в книгах Лихачева. «Он был своего рода Ноем русской культуры. Со страниц его книг, как из некоего ковчега, сходили святители, преподобные, благоверные князья и праведные жены», — писал о нем профессор Е. Г. Водолазкин, его ученик.

***
Свои воспоминания о Дмитрии Сергеевиче, названные характерно — «Один из последних», замечательный писатель Даниил Гранин закончил такими словами: «К старости еще четче обозначилось в нем благородство, с каким прожита была его жизнь. Он не похож на богатыря, но почему-то напрашивается именно это определение. Богатырь духа, прекрасный пример человека, который сумел осуществить себя. Для меня он один из последних образцов русской интеллигентности».


Литература
Д. С. Лихачев. Введение к чтению памятников древнерусской литературы. М., 2004.
Неизвестный Лихачев. Тверь, 1993.
Д. С. Лихачев. Воспоминания.
Д. Гранин. Один из последних. О Дмитрии Сергеевиче Лихачеве.
Ю. М. Рюнтю. Самопогромы интеллигенции: до и после империи.

Дополнительно:
«Я понял следующее: каждый день — подарок Бога, мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете».

Под культурными ценностями подразумеваются не только отдельные объекты — памятники архитектуры, скульптуры, живописи, письма, печати, археологии, прикладного искусства, музыки, фольклора и т. п., но и явления, такие как традиции и навыки в области искусства, науки, образования, поведения, обычаев, культурных индивидуальностей народов, групп населения, отдельных людей и т. д.
Живая культура не может быть исчерпана списками, каталогами, описаниями и т. д. Она составляет определенную ценность и целостность в своей совокупности, в которую входят как произведения и явления первого разряда, так и второстепенного свойства, кроме обычаев и навыков, явно вредных для окружающих.
Из Декларации прав культуры

«Бережное, заботливое, внимательное отношение к прошлому, к памяти, к истории и в духовном, и в материальном проявлении — это высший критерий культуры, философии, преемственности поколений, торжества бессмертия, вечной жизни человечества».

«Все русские церкви — это веселые подарки людям, любимой улочке, любимому селу, любимой речке или озеру. И как все подарки, сделанные с любовью, они неожиданны: неожиданно возникают среди лесов и полей, на изгибе реки или дороги».

«Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели детиѕ Мои книги°— это, в сущности, поминальные записочки, которые дают Чза упокой“: всех не упомнишь. Когда пишешь их — записываешь наиболее дорогие имена, и такие находились для меня прежде всего в Древней Руси».


«В моей... автобиографии доминируют положительные воздействия, ибо отрицательные чаще забываются. Человек крепче хранит память благодарную, чем память злую»

«У деда была одна потрясающая черта. Многим сейчас это просто непонятно: как это — ставить общественные интересы выше личных и семейных».
Зинаида Курбатова,
внучка Д. С. Лихачева

«Всякое движение вперед требует оглядки на старое, в России — на Чсвою античность“, на Древнюю Русь, на те ценности, которыми она обладала»