В далёком 2010 году я работала преподавателем английского языка в ЮУрГУ на Архитектурно-Строительном факультете. И вот была у меня там одна проблемная группа, и в этой проблемной группе была своя проблемная «банда», в которой был свой «проблемный» лидер. Одногруппники реагировали на него как сухая солома на неосторожно брошенную спичку — одно меткое слово, и взрыв хохота напрочь лишал педагога надежды закончить пару без лишних потерь. В общем, вот так мы и жили примерно полгода. А потом, в феврале принимается решение закрыть ЮУрГУ на карантин из-за эпидемии гриппа. И узнаем мы об этом аккурат в 8 утра, потому что охрана университета разворачивает всех студентов обратно домой. Наша кафедра тоже постепенно пустеет, преподаватели начинают расходиться по домам. Я сижу и нервно постукиваю носком ботинка по ножке соседнего стула. Не выдерживаю, встаю: «Пойду все-таки проверю, неспокойно как-то внутри. От АС-118 всего можно ожидать». Алёна скептически выгибает бровь: «Да ладно! 8 утра. Первая пара. Да ещё и английского! Никого там нет. Халявные каникулы у детей! Угомонись и пойдём домой». Но я уже поднимаюсь со стула, торопливое «Я сейчас», и вот я уже иду по коридору в сторону 8 этажа.

Речь зайдет об оркестре…  А он — удивительный организм, состоящий из своих клеток-музыкантов, что являются частью оркестра. Клетки составляют ткани, музыкальные группы — скрипки, виолончели, гобои… А ткани складываются в органы — инструменты разных типов — струнные, духовые, ударные…

Как и любой организм, оркестр рождается, живет и умирает. Ведь не может оркестр появиться на сцене из пустоты. Он должен сформироваться, пройти свой путь, он должен воплотиться. Оркестр может расти, меняться, может чувствовать. Оркестр живой, в нем целая вселенная. Он — творение не одного столетия, в каждую эпоху оркестр менялся, в нем появлялись все новые и новые части.

Всю ночь Егорка ворочался. Как же тут уснёшь? Ведь накануне мама сказала, что утром привезут! Еще неделю назад, как только он услышал в разговоре родителей, что отец купил мотоцикл и скоро его должны привести, Егорка не мог думать ни о чем другом. Это же настоящий мотоцикл! Каждую ночь перед сном он задавал маме тысячи вопросов: А ручки у него блестящие? А сколько зеркал? А сиденье из чего сделано?

- Подожди, нетерпёныш, всё сам увидишь.

В наше время в каждом крупном городе обязательно есть большой супермаркет. Видимо мне посчастливилось жить в самом эпицентре жизни, так как мой дом окружают целых три продовольственных рая. Но в три одновременно ходить весьма проблематично, поэтому мне приходится ограничиваться всего одним. Большое здание в форме кирпича облицовано яркими зелеными панелями, огромные буквы вывесок светят словно призывные маяки, и помогают растерянным людям найти правильный путь. Вход, как положено, многоступенчатый, стеклянный.

Верным пером восхваляли поэты красоты восходящих и увядающих солнечных лучей, лесных опушек и морских просторов. Художники запечатлели на своих полотнах очарование Парижа и строгость средневековых замков. Влюбленные прогуливались по высоким набережным, уютным улочкам, лесным тропинкам. Но для него самым невероятным, романтичным, многомерным местом всегда был вокзал. Он любил этот пыхтящий запах металла. Любил длинные перроны и расходящиеся во всех направления рельсыЛюбил глубокие, пронзительные гудки, напоминавшие трубный голос каких-то мифических существ. Любил наблюдать за людьми. Спешащими и смущенными. Ему нравилось заглядывать им в глаза, читать в них какое-то особое выражение, взаимное понимание и теплоту. Но более всего он надеялся встретить те единственные, особые глаза! Ему казалась, что такая встреча должна произойти непременно здесь, в этом месте, где соединяются множество дорог.

Засветло встать — это обязательно. Потом на кухне что с собой собрать. Лодка и снасти уже с вечера приготовлены, так что тут долго возиться не надо. Да и Фёдор привык всё делать быстро, как будто не желая тратить на эту необходимость больше времени, чем требовалось. Первый всплеск воды из-под вёсел, а небо уже светлеть начинает. Самое странное время, серое время… Швы между мирами трещат и кажется, что вот-вот выползет какая-то нечисть, а, может быть, и просто беспокойный дух просочится в наш знакомый мир.

И говорят, что давным-давно стояло на земле вечное лето. И вся земля была устлана цветами и травами. И вся земля была усеяна глубокими колодцами с водой. Каждый человек мог прийти к своему колодцу, опустить в него ведро и набрать чистой прохладной воды.

Но былое забыто. Стужа и мерзлота сковали землю, и она не слышит пения птиц и шелеста трав. Колодцы покоятся под снежными шапками. Люди не помнят дороги к ним. Но молва еще живёт, и, бывает, находятся смельчаки, что отправляются в путь в поисках дороги к этим посланникам древности. Труден их путь. Ведь вокруг бескрайние снега, и в этом скованном безмолвии нет ни знаков, ни дорог, есть лишь смутные легенды. Но иногда после долгих лет странствий и отчаянья человек находит дорогу к тому месту, где некогда был колодец. Проходит еще немало времени, прежде чем он сможет, прорвавшись через снежные засовы, откопать старый источник. Тогда радость охватывает сердце человека. С благоговением смотрит он на серые камни, что ровным кругом обрамляют заветную глубину. Человек закидывает ведро. Еще несколько мгновений, и он сможет испить чистой воды. Еще несколько мгновений, и легенды станут былью. Он услышит мирный плеск, и глоток вечного лета наполнит человека.

Омытый утренний росой Старый Дом тихо вздыхает, и этот вздох отзывается потрескиванием половиц. В его памяти бродят картинки прошлого и настоящего. На этом переливчатом полотне все образы существуют одновременно.

Старому Дому неведомо, каким мерилом люди измеряют свои жизни. Из памяти он выуживает не особые моменты свершений, праздничные или траурные дни. Он вспоминает звуки хрустального перезвона.

Утром конечно не до валяний. Тазик с прохладной водой тут же, рядом с кроватью. У Руф был свой проверенный ритуал. Сначала погрузить в него ладони, затем лицо и потом, если сон всё никак не хочет отставать, ступни ног. Бегом на кухню. Ставить воду для всех — её обязанность. И уж лучше, что бы вода была горячей к тому времени, как Отец спустится вниз. Коров, хвала Небесам, больше трёх давно не держали. А значит, управиться с ними можно за час, и даже останется несколько блаженных минут с кружкой тёплого молока, когда, привалившись спиной к старой изгороди, закроешь глаза, и ещё ласковое утреннее солнце обнимает и целует лоб, щеки, белые от молока губы. Окрик матери рассеивает чары: «Руф Стоун, долго тебя ждать! Если не хочешь в школу пешком идти, через 10 минут ты должна сидеть в машине». И, если мама говорит 10 минут, то это 10 минут. Руф уж знает! Сколько раз уже приходилось идти долгие мили по извилистым дорогам, а потом ещё получать выговор за опоздание.

Кто не любит шуток, да еще и хороших и уместных?! Может и есть такие уникальные люди, но живут они вероятно в параллельной от меня вселенной.

Себя я никогда не относила к той редкой породе людей, способных на искромётный каламбур по любому поводу и без. Однако и в моей не столько искромётной жизни юмор определенно присутствует. Не с перманентной пропиской, но с периодической регистрацией точно. И моё знакомство с этой удивительной способностью человечества, а может и не только его, убедило меня в одном не очевидном свойстве юмора. Юмор, даже самый плохенький и неумелый, если он пришёлся к месту и ко времени, способен давать силы.