Кто был автором самого первого афоризма? Может быть, тот, кто написал над входом в дельфийский храм «Познай себя, и ты познаешь вселенную и богов»? Прошли тысячелетия, афоризмы почему-то стали более остроумными, но саркастичными — такая жизнь! А их авторы обрели имена. Одно из самых известных — Станислав Ежи Лец. Кстати, на первой странице первого издания его «Непричесанных мыслей» стояло то самое «Познай себя».

 

        Станислав Ежи Лец          (1909-1966)

Неизвестно, проснулся ли Ежи Лец знаменитым после выхода этой книги, но что его афоризмы стали общемировым достоянием — непреложный факт. Без них не обходятся ни подборки афоризмов, ни заголовки статей с претензией на остроту, ни дискуссии. Леца называют «последним классиком афоризма», «гением сатирической метафоры».

Увы, советский читатель долго был от него отлучен. «Непричесанные мысли» вышли еще в 1957 году, на гребне польской «оттепели», но к нам доходили долго и трудно. Первое их издание 1978 года было сильно сокращено и причесано. Но в конце концов афоризмы Леца все же стали частью нашей культуры. Кто не вспоминал при случае его «Жить вредно. От этого умирают!», а уж «Ошибайся коллективно!», или «Из множества нулей получаются прекрасные цепи», или «Если все поют в унисон, слова уже не имеют значения» для нашей страны почему-то всегда остаются актуальными.

Чем же «Непричесанные мысли» отличаются от прочих, в том числе и вполне причесанных? Да, конечно, лаконичностью, блестящим владением словом, парадоксальностью. Но не только. Лец не поучает, не разглагольствует. А удивляет. Заставляет думать. По-новому взглянуть на мир, поверх догм и стереотипов, в том числе внутренних.

«Иногда надо замолчать, чтобы тебя выслушали».

Прочувствовав весь XX век на своей шкуре, он ухитряется быть свободным от него, стоять над ним, ясно различать все его достоинства и недостатки и смеяться — смеяться над самим собой, над дураками и лизоблюдами, над тиранами и карликами. Смеяться сквозь слезы — такая жизнь! Но, если принимать ее серьезно, зачем вообще жить?

«Бог сотворил нас по своему образу и подобию. Но откуда уверенность, что он работал в реалистической манере?»

Сам Лец говорил: «Что именно я пишу: афоризмы, пустяки, лирику или сатиру? Да нет, я пишу самого себя и свой дневник». Он создал самую необычную хронику — нет, не только XX века. Он создал хронику вне времени. Ведь нет специальной эпохи для доброты. Или особого века для свободы. Или пятилетки совести. Или месячника ума. Чем хуже время, тем лучше должен быть человек. Иначе ему не выжить. По сути, Лец создал общечеловеческий кодекс чести.

«Помните, у человека нет выбора: он должен быть человеком!»

 

Единство противоположностей

«Чтобы быть собой, для начала надо стать хоть кем-то».

А началось все ровно 100 лет назад, 6 марта 1909 года, в том старом, довоенном (до Первой мировой!), еще австро-венгерском Львове-Лемберге. Родился Станислав Ежи в семье родовитого австрийского дворянина, барона Бенона де Туш-Летца. Отец умер, когда сыну было четыре года. Воспитанием и образованием мальчика занялась мать, Аделя Сафрин, происходившая из польско-еврейской семьи, в которой превыше всего ценились образованность и культура. Помогла ли ему Судьба, сделав космополитом по рождению? Наверное, от многих националистических ограничений он был избавлен, но польская, немецко-австрийская и еврейская составляющие его личности на разных этапах жизненного пути то гармонировали друг с другом, то вступали в мучительное противоречие.

Выдержало испытание временем?
Так это смотря каким временем!

Наше неведение достигает все более далеких миров.

Все в руках человека, потому-то и стоит их почаще мыть.

Чем мельче граждане, тем обширнее кажется империя.

Я не принадлежу к тем, кто, почитая крест, не видит на нем человека.

Приближение фронтов Первой мировой заставило семью перебраться в Вену, где мальчик получил начальное образование. Наивно было бы искать истоки мировоззрения будущего сатирика в столь нежном возрасте — вряд ли он осознавал происходящее и имел о нем суждение. Но Первая мировая осталась в нем и много позже проросла болью, страданием и ненавистью к войне — в первых стихах, в «Непричесанных мыслях»: «В борьбе идей гибнут люди» или «Если все военные министерства называются министерствами обороны, интересно, кто же тогда начинает войны?».

«Крайне вежливый, но дотошный Станислав» доставлял много беспокойства своим педагогам, задавая «убийственно неудобные вопросы». Собственно говоря, на протяжении всей жизни он поражал всех, кто его знал, своей склонностью к нонконформизму. Его первая жена писала, что в юности, вопреки роскоши, которая его окружала в семье, он был социалистом. В оккупированной нацистами Польше — коммунистом. В советском Львове писал стихи на немецком. А в Народной Польше не делал секрета из своего баронского титула и даже настаивал на нем при регистрации в официальных документах. Почти всю жизнь он держал над столом портрет императора Франца-Иозефа и носил золотые запонки с государственной эмблемой Австро-Венгрии.

 

Первые опыты

 

«Афоризм оставляет больше места для человека».

Завершил он свое школьное образование во львовской евангелической школе; там же, во Львове, в старинном университете Яна Казимежа, изучал юриспруденцию и полонистику. Львов тогда стал городом независимой Польши.

В эту же пору Лец начал свою литературную деятельность — но совсем не в той ипостаси, в какой знаем его мы, а как поэт. Впервые его стихи прозвучали на публике весной 1929 года, когда Станислав с другими молодыми поэтами организовал первый в их жизни авторский вечер. В конце того же года в печати появилось его стихотворение «Весна». Правда,

Весне» было мало цветочков и ручейков, но много мрачных ощущений и предчувствий.

Делая первые шаги в литературе, Лец как человек уже сложился. Его выбор жизненных ценностей за следующие 35 лет изменился мало. Он не приемлет власти, унижающей, убивающей человека не только физически, но и духовно. Для него право человека свободно думать жизненно важно.

«Я заметил: людям нравятся мысли, которые не заставляют их думать».

Потом был первый журнал — «Наклонения». Увы, уже второй его номер почти целиком уничтожила полиция. А в первом поэтическом сборнике «Цвета» помимо остросоциальных и антимилитаристских стихов появились фрашки. Фрашка (то есть «пустяк, безделица, мелочь») — это предмет польской гордости, особый жанр стихотворной миниатюры-эпиграммы, культивируемый в Польше начиная с XVI века. Фрашки Леца — прародительницы его «непричесанных мыслей». В них уже чувствуется рука мастера — и в тематике, и в лаконичности, и в остроте.

Кабы знать...
Кабы знать, кладя фундамент,
Чье на башне будет знамя...

***
Наблюдения художника-ташиста
Как разноцветно и занятно
Порой на честь ложатся пятна.

***
Всяк тем живет, что рок ему принес:
Один кропает стих, другой — донос.
А если два таланта есть в руках,
То можно накропать донос в стихах
.

Вскоре Лец переехал в Варшаву, и там его журналистская и поэтическая деятельность забила ключом, он стал постоянным автором многих литературных и сатирических журналов. А в 1936 году открыл литературное кабаре «Театр Пересмешников».

«Наш маленький театрик дал всего восемь представлений. Тогдашние власти выдумывали самые невообразимые предлоги, чтобы его закрывать. Откопали, например, предписание, запрещающее нам пользоваться „настоящей сценой“, в связи с чем мы собственными руками и топорами развалили всю конструкцию сцены, оставив только подиум. Не скажу, чтобы хозяин этого зала был восхищен нашими преобразованиями. Наконец, пришлось закрыться. Почему? Потому что в глазах властей мы неизменно представляли какую-то опасность. Литературное руководство театром я осуществлял совместно с Леоном Пастернаком, мы писали также тексты песен, эстрадные монологи, скетчи, комментирующие актуальные события. Актерами были студенты и безработные рабочие».

Тогда же Лец принял активное участие в знаменитом Львовском антифашистском конгрессе деятелей культуры. Это немало поспособствовало закрытию неугодного театра.

При этом, конечно, наш бунтующий герой никак не мог удовлетвориться одними литературными изданиями. Дело кончилось тем, что регулярные публикации его судебной хроники в одной политической газете привлекли внимание властей, и Лец бежал в Румынию, спасаясь от ареста. Вернувшись, он пытался найти другие сферы применения своих сил: крестьянствовал некоторое время на родном Подолье, служил в адвокатской конторе, но опять вернулся в Варшаву, к литературной и публицистической деятельности. Готовил к печати объемистый том фрашек и новый сборник стихов — уже четвертый.

Но тут началась война.

 

Война

«Сколько же в эти две тысячи лет
от Рождества Христова вместилось лет заключения?»

«Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время». Так повествовательно и, кажется, невозмутимо рассказывает Лец о войне. Но что стоит за этими строчками — «1939-1941 гг. я провел во Львове, 1941-1943 гг. — в концлагере под Тернополем. В 1943 году, в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушел к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии».

Бой на улицах Львова. 1944г.

А вот — подробности тех лет. Война застала Леца во Львове. Гитлеровцы не забыли антифашистских эскапад молодого писателя и уже в 1941 году арестовали его и отправили в концлагерь под Тернополем. Он бежал из концлагеря — спрятался в сделанном им самим гробу. Его поймали, зверски избили и приговорили к расстрелу, но расстрел откладывался. Лец вновь попытался бежать, его снова схватили и снова приговорили к расстрелу. Эсэсовец заставил обреченного на смерть рыть себе могилу, но погиб сам от удара лопатой по шее. Переодевшись в немецкий мундир, Лец пересек всю Генеральную Губернию, как гитлеровцы именовали захваченную Польшу, — вот где пригодился его прекрасный немецкий. Истощенный, измотанный, бездомный, голодный, он добрался до Варшавы. Преодолев депрессию и мысли о самоубийстве, установил контакт с силами сопротивления и стал работать в подпольной прессе. В Прушкове редактировал газету «Солдат в бою», а на правом берегу Вислы — «Свободный народ», где печатал и свои стихи. В 1944 году, сражаясь в рядах первого батальона Армии Людовой, скрывался в парчевских лесах и участвовал в крупном бою под Рембловом. После освобождения Люблина вступил в армию Войска Польского в звании майора. За участие в войне получил Кавалерский Крест ордена «Возрожденная Польша».

 

Польша социалистическая

«Многие примирились бы с Судьбой, но
Судьба тоже имеет кое-что сказать».

Окончание войны обернулось новой несвободой для страны — новый строй, навязываемый извне. Социалистическая Польша не очень понравилась Лецу: снова диктат, тирания, отсутствие свободной воли и свободной мысли.

Хочешь петь в хоре? Сперва
присмотрись к палочке дирижера.

Будь альтруистом, уважай эгоизм
других!

Всем правит случай. Знать бы еще,
кто правит случаем.

Когда кричат: «Да здравствует прогресс!»,
всегда спрашивай: «Прогресс чего?»

Глубину можно имитировать окраской.

Не спрашивай у Бога, как попасть на небо.
Он укажет самую трудную дорогу.

Когда же человек покорит
межчеловеческое пространство?

Нет таких часов, где стрелки
указывали бы правильный путь.

А вдруг за то, что я не верю
в существование души, у меня ее нет?

Одиночество, как же ты перенаселено!

А вдруг все мы только чье-то
воспоминание?

Держись от ближних на расстоянии
любви.

В 1945 году Лец поселился в Лодзи. Вместе с друзьями возродил любимый поляками журнал «Шпилька». Через год вышел сборник военных стихов Леца «Полевой блокнот» и томик сатирических стихов и фрашек «Прогулка циника».

В том же году его отправили в Вену в роли атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. В 48-м в Польше вышел сборник сатирических стихов Леца «Жизнь — это фрашка». А в 50-м — сборник «Новых стихов», написанных в Вене, городе его детства.

В Польше тем временем утвердился режим партийной диктатуры. Обрело плоть одно из саркастических «разъяснений» Леца: «Неграмотные вынуждены диктовать».

Что дальше? Остаться в Вене? Вернуться в Польшу, под пресс «народной власти»? В 1950 году Лец принимает трудное решение — уехать в Израиль. Он скитается по библейским местам, колесит по Ближнему Востоку, вспоминает тех, кто боролся и погибал рядом с ним, мечтая о свободной Польше. В «Иерусалимской рукописи», ставшей итогом его израильского периода, ностальгия и боль, память и мечта:

Туда, на север дальний,
где некогда лежал я в колыбели,
Туда стремлюсь теперь,
чтоб там же и отпели...

В 1952 году Лец возвращается в Польшу. И получает сполна от новых властей за инакомыслие, независимость и неукротимое стремление к свободе. Негласно Лецу запрещено печататься. А официальные заказы он выполнять отказывается. Единственной возможностью выражать себя становится работа переводчика. Он с головой уходит в переводы Гёте, Гейне и Брехта, русских, украинских и белорусских авторов. И не боится заявлять: «Я перевожу обычно только сочинения, которые выражают — как правило, иначе, чем сделал бы это я сам, — мысли, волнующие меня».

 

«Непричесанные мысли»

«Чтобы добраться до истоков,
плыви против течения».

1956 год — время открытых и сильных выступлений поляков против коммунистического режима. Власти вынуждены идти на попятный. Польша постепенно превращается в самый «открытый и свободный барак соцлагеря». Новая «польская весна» в 1957 году помогает выйти первой книге «Непричесанных мыслей» Леца. Она приносит автору мировую славу. Переведенная на основные языки мира в США, Англии, ФРГ, Швейцарии, Италии и других странах Запада уже в 60-е годы, она долгое время возглавляет списки бестселлеров. «Мысли» эти повторяют американские президенты и германские канцлеры, парламентарии разных стран.

Во время выступлений против коммунистического режима. Польша, 1956г.

«Непричесанные мысли» стали вершиной и квинтэссенцией творчества Станислава Ежи Леца. Кто-то назвал их уникальным противоядием в борьбе со страхом.

О том, какую популярность получили афоризмы Леца, рассказывает такой факт. Во время сессии ООН один из выступавших для остроты и убедительности привел по памяти какую-то цитату Леца. Генеральный секретарь ООН взял микрофон и поправил докладчика, приведя правильный вариант фразы.

Афоризмы Леца, его стихи, статьи, фрашки не рождались в тишине кабинета. Теплиц назвал его последним европейским философом-перипатетиком. О том, как возникали «Непричесанные мысли», их автор писал: «Эти высказывания несут на себе отпечатки пальцев нашей эпохи... Если бы варшавские кафе закрывались на два часа позже, „мыслей“ было бы процентов на 30 больше... „Непричесанные мысли“ записывались в кафе, в трамваях, в парках, ба! — даже в клубе литераторов. Вообще-то я всегда мыслил таким образом, только врожденная скромность не позволяла отважиться на то, чтобы записывать, а тем более публиковать эти мои „непричесанные мысли“... Это беседы с самим собой, их можно было бы определить как попытку охарактеризовать явления нашей действительности».

Умер Лец в 1966 году после тяжелой болезни, успев выпустить еще несколько поэтических сборников и подготовить второй том «Непричесанных мыслей». Еще за два месяца до смерти он пытался осмыслить свой путь: «Некоторые придерживаются мнения, что автору труднее всего оценить самого себя. Если это правда, то лишь отчасти, ибо если автор к чему-либо стремится, то может проверить, в какой мере он приблизился к поставленной им (или эпохой) цели. А какими он пользуется мерами и весами, это опять-таки определяется его ощущением времени и перспективы... Что ж, я хотел своим творчеством охватить мир. Эту задачу мне усложнили, расширив его эскападами в космос».



Три фрашки Станислава Ежи Леца приведены в переводе Самуила Черфаса.

Литература
Станислав Ежи Лец. Непричесанные мысли.
М. Мальков. Гуманист без страха и упрека: биография С. Е. Леца.
I. Yehorova. Stanislaw Jerzy Lec did not die — he changed his lifestyle.
А. Кузнецов. Жизнь замечательных львовян: Станислав Ежи Лец.

You have no rights to post comments