Николай Арнольдович, мы знаем, что у Вас недавно[1] был юбилей... Какие чувства Вы в связи с этим испытываете: подводите итоги, или это просто один из дней рождения?

Подводить итоги будет, вероятно, Господь Бог, а для меня это начало какого-то очередного периода. В последнее время, все эти периоды, все мои "пятилетки" чрезвычайно похожи одна на  другую. Я большой консерватор, чрезвычайно трудно привыкаю ко всяким нововведениям, и моя жизнь идет по уже привычному руслу: это, естественно, концертная деятельность, естественно, семья, преподавание в Консерватории. Правда в последнее время стало достаточно много и общественной деятельности.

 

Из каталога звездного неба «Космос – Земля»

Сертификат серия X№ 000006

Свидетельствует, что Петров Николай Арнольдович является полноправным владельцем наименования звезды звездной величины 10,5 склонением +42°16´51,4́́́΄΄ прямым восхождением 18h16m 7,49s из созвездия Лира.

Звезде присвоено имя «Пианист Николай Петров».

Президент АО «Космос - Земля»

г. Москва, Россия

летчик-космонавт Г.С. Титов

Если не секрет, в чем она состоит?

Честно говоря, работы хватает. Я являюсь президентом созданной три года назад Академии российского искусства, которую основали такие выдающиеся деятели нашей культуры, как Игорь Моисеев, Владимир Васильев, Екатерина Максимова, Элина Быстрицкая, Фазиль Искандер, покойный Булат Окуджава, два прекрасных художника - Олег Самостюк и Евгений Зелин, писатель и издатель Вацлав Михальский. Вот уже год, как я стал президентом Всероссийского общества по смежным правам. Помимо этого, возглавляю Комиссию по музыкальному творчеству в Совете культуры при Президенте РФ, там идет серьезная работа. Еще я являюсь вице-президентом творческой ассоциации «Мир культуры».

Николай Арнольдович, а если бы Вы поздравляли своего хорошего друга Н.А. Петрова с 55-летием, какой тост Вы бы произнесли?

Есть такой старый анекдот. Человека спрашивают: «Как дела, как Вы себя чувствуете?» А он отвечает: «Не дождетесь!»

Себе бы я только одного пожелал - чтобы было не хуже. Когда произошло падение «Великой коммунистической стены», этого чудовищного бесчеловечного прессинга, - в этот момент наш российский народ, который всегда был под пристальным вниманием, до которого всем было дело: и соседям, и доносчикам, и стукачам, и милиции, - вдруг ощутил, что никому ни до кого нет дела. И в этот момент произошла колоссальная трагедия. Неожиданно те люди ощутили себя ненужными. И многие из них - очень достойные люди. Сейчас, наконец, у нас в стране заработала  международная "обойма", обойма востребованности. Вдруг выяснилось, что есть люди, которые абсолютно адекватны и на Западе, - музыканты, танцоры, художники, балерины и, может быть, еще одна-две профессии. А далее вступает в силу языковой барьер, и все становится значительно сложнее. Так что часть людей вошла в эту обойму, а часть не вошла. И поскольку в течение 70 лет коммунисты убивали в людях такие необходимые качества, как предприимчивость, энергичность, оборотистость, сметка и т.д., многие люди так и остались жить с синдромом "палка колбасы к 7 ноября".

Насколько мы знаем, Вы продолжаете музыкальную династию. А каким было Ваше детство, вундеркиндовским или нет?

Николай ПетровВ какой-то мере - да. Многого, конечно, не помню. Я начал помнить себя лет с четырех - пяти. Но по дневникам моей бабушки, которая была совершенно потрясающей женщиной, многогранно образованной (она окончила Московскую консерваторию по классу фортепиано с золотой медалью, писала чудесные стихи, знала французский, выучила немецкий, чтобы читать мне немецкие сказки), - так вот, если судить по ее дневникам, то где-то в полтора-два года я, сидя на горшке, ударил чем-то по нему и сказал, что это "фа". Она подошла к роялю, проверила, и оказалось, что это действительно "фа". И, опять же по бабушкиным воспоминаниям, я за шоколадку или конфету показывал чудеса невероятного слуха. В доме моего деда, Василия Родионовича, знаменитого баса, бывали выдающиеся деятели культуры и искусства - Станиславский и Голенвейзер, Гилельс, Ойстрах и многие другие люди такие… солидных.

Вот с тех пор и пошло. Я вундеркиндизма не избежал, но поскольку бабушка моя была очень мудрой женщиной, из меня не делали этакую обезьянку, ибо вундеркиндизм погубил огромное количество людей. И переход из коротких штанишек в длинные я перенес весьма легко. Потом я попал к замечательному педагогу Центральной музыкальной школы - Татьяне Евгеньевне Кестнер, ученице Гольденвейзера. У нее я учился 12 лет. Я получил прекрасное образование, у нас были очень хорошие педагоги и в школе, и в Консерватории.

У Экзюпери в «Маленьком Принце» есть такая фраза: «Только одни дети во всем мире знают, чего они хотят». Вы с самого детства знали, чего хотите?

Естьдва вида гения. Я говорю не о себе, упаси Боже. Существовал, например, гений Рихтера. Этот гений требовал 10-12 часов ежедневной работы с инструментом. Известно, что Святослав Теофилович после концерта, блестяще отыгранного, оставался в зале до четырех часов утра, выискивая и поправляя какие-то ему одному ведомые огрехи. Человек был по отношению к себе невероятно требовательным, самокритичным. Это была жизнь рыцаря, рыцаря фортепиано, который всю свою жизнь боролся с самим собой, со своим гением, и добивался еще большего и большего.

И существовал гений Артура Рубинштейна, величайшего из величайших музыкантов. Я с ним встречался, когда он приезжал в Россию. 

Он пригласил меня к себе в гостиницу «Националь». Зная, что у него в номере есть рояль, я утром позанимался: вдруг он меня попросит поиграть... И вот я пришел к нему, и мы долго говорили обо всяких вещах, говорили по-французски (я много языков знаю, а французский - почти как русский). И я его спросил: «Артур Игнатьевич, что Вы будете сегодня играть?» Он говорит: «Шопена». – «А что?» А он: «А я еще не знаю». И я думаю, что он не рисовался, это действительно было так. Вдруг его жена меня спрашивает: «Николай, а Вы занимались сегодня?» Да, - говорю, - я часа два сегодня утром позанимался...» А она говорит: «Вот видишь, Артур, вот Николай занимается, а ты целыми днями ничего не делаешь». И он действительно чрезвычайно мало работал, это было какое-то невероятное соединение интеллекта, рук, мозга, сердца - всего.

Я ни в коем случае не сравниваю себя с этими великими людьми. Но я с трудом помню день, когда занимался бы больше трех-четырех часов. Я никогда не отличался особой усидчивостью. Я просто устаю, если я сижу за роялем больше, теряю внимание, закрываются глаза. Но, тем не менее, когда недавно я по необходимости сел и стал подсчитывать, сколько концертов с оркестром было мною сыграно, вдруг оказалось, что их 52. Не считая более 40 сольных программ и концертов камерной музыки. В общем, я занимаюсь столько, сколько мне нужно, ну а уже публике судить, как я подготовился к концерту.

А кстати, как Вы подбираете репертуар ориентируясь на вкус публики?

Ни в коем случае. Я его подбираю в соответствии с моими меняющимися пристрастиями. В своей профессии я очень ветреный человек, я непостоянен. Поэтому не могу назвать своего любимого композитора. Может быть, я мог бы назвать какие-то стили, в которых наиболее комфортно себя чувствую. А так мои привязанности меняются от сезона к сезону: это может быть год, посвященный Рахманинову, Бетховену... Нынешний год посвящен Баху.  

В своем абонементе в Большом зале консерватории, "Играет Николай Петров", я играю семь клавирных концертов Баха, в прошлом году играл все фортепианные концерты Бетховена и т.д. Пристрастия меняются из года в год.

А помимо классической музыки есть у Вас какие-то пристрастия?

Конечно, я не могу сравнивать себя с профессиональными джазистами, но я с юных лет знаю и беззаветно люблю джаз. Но не авангардный. Современный, но, так сказать, классический джаз. Это, кстати, относится к моим пристрастиям в классической музыке - к авангарду я отношусь с очень большой осторожностью. Иногда я пользуюсь возможностью поиграть в каком-нибудь джем-сейшне со своими коллегами-джазменами. В будущем году у меня будет целая джазовая программа, я буду играть два замечательных джазовых концерта - Николая Капустина и Вахтанга Кахидзе. И вообще я считаю, что противопоставление классической музыки джазу - это одна из ошибок. Джаз и классика - это две ветви. Классика, конечно же, более пышна и разнообразна, но джазовая ветвь весьма основательна и прекрасна.

Николай Арнольдович, Вы человек очень сильный. Что дает Вам эту силу, а точнее, что вдохновляет?

Поверьте, это не стремление к вершинам нашего российского искусства и не желание, чтобы Россия стала выше всех. Нет, я вообще всегда был чужд квасного патриотизма - все эти «русские березки» и т.д. В Канаде вы увидите березки гораздо красивее, чище, пушистее и зеленее, чем в нашей средней полосе. Но, честно говоря, есть места, предметы и лица, без которых я нигде не смог бы существовать, и они находятся в России.

Вдохновляет меня моя семья, мои близкие, считанное число моих друзей, мой дом, который в свое время уберег меня от эмиграции.

…К философии,правда, я отношусь с большим предубеждением. Считаю, что философия, к сожалению, за последние две тысячи лет отправила в мир иной больше людей, чем все войны. Потому что в тот момент, когда философией начинают пользоваться непорядочные люди, начинается страшное. Достаточно вспомнить о марксизме-ленинизме. 

Николай Арнольдович, Сервантес вложил в уста Дон-Кихота такие слова: «Когда мы осмеливаемся напасть на чудовище, оно превращается в ветряную мельницу». Вам в жизни часто приходилось общаться с ветряными мельницами?

Да, достаточно рассказать о том, как закончился мой период невыезда. Светлой памяти дирижер Арвид Кришевич Янсонс каким-то чудом вытащил меня в поездку в Стокгольм. И одновременно в Стокгольме был со своей свитой Петр Нилович Демичев (бывший министр культуры СССР). И Демичев устроил в нашу честь, в честь музыкантов, прием. На приеме он ко мне подходит и говорит: «Чудно, хорошо играл, мы за тобой следим. Ну, какие у тебя проблемы, что не заходишь?» Я говорю: «Петр Нилович, Вы человек занятой...» А он: «Нет, ты всегда заходи...» И тут меня как прорвало. Я ему говорю: «Петр Нилович, меня убивает, буквально физически, директор Госконцерта. Вот уже четыре с половиной года он надо мной измывается и срывает мне гастроли за гастролями». «Это мы сейчас решим», - говорит Демичев и подводит меня к какому-то лысенькому, зализанному маленькому человечку: «Сергей, завтра к тебе придет Петров, чтобы все ему было сделано». И представляет мне его: «Это, - говорит, - Сергей Сергеевич Иванько». Я чуть не прыснул. «Иванькиаду» Войновича читали? Вот тот самый Иванько. И когда я на следующий день пришел в Госконцерт, там стол был завален телексами, факсами: «Просим организовать гастроли Петрова во Франции, Германии и т.д.»

Пять лет изоляции, пять лучших лет жизни, с 35 до 40 - ведь это как раз тот возраст, когда надо работать, концертировать... Еще вчера не дай бог где упомянуть Петрова – «расстрел с конфискацией» с лишением прав; в газете «Советская культура» упаси боже мою фамилию назвать. Потому что не любил я ходить с сумками, свертками, кульками на поклон к продажным чиновникам… А закончилось все вот как. Это к вопросу о ветряных мельницах.

Все то, что в прошлом, - это раны и шрамы, которые периодически напоминают о себе, или что-то иное?  

Нет, это броня. Я бесконечно счастлив, что не скурвился в 1978 году, я бесконечно благодарен Всевышнему, что до конца дошел в истории с архивами. Потому что именно благодаря этому я до конца ощутил свою силу, доказал себе, что я человек непродающийся и непокупающийся. Это помогло мне досконально разобраться в окружающих меня людях. Оказалось, что плюсов здесь было значительно больше, чем минусов. И кроме того, в том уважении, которым я сейчас пользуюсь, далеко не последнюю роль сыграла моя позиция. Потому что я никогда не звонил, не интриговал, чтобы меня пригласили куда-то на прием или в кабинет к какому-то власть имущему. Я считал это ниже своего достоинства. Но вот так уж произошло, что мне стали звонить, меня стали приглашать, начали спрашивать мое мнение по тому или иному вопросу, стали обращаться за помощью, за советом, и я думаю, что не в последнюю очередь - благодаря моей последовательности и принципиальности.

Сейчас многие говорят, что мы живем в эпоху нового средневековья, а значит, нам предстоит и эпоха Возрождения. Ощущаете ли, предчувствуете ли Вы Возрождение?

 Я считаю, что сейчас происходит совершенно естественная вещь. Моисей 40 лет водил народ по пустыне. А сейчас мы проходим период, для выхода из которого нужно время. Америке понадобилось около 30 лет, чтобы пережить время Великой депрессии, с теми же самыми бутлегерами, с теми же проблемами, кольтами, золотыми приисками, со всем тем, что мы проходим сейчас. Конечно, есть масса издержек. И то, что мы до сих пор не можем решить проблемы с

А книги?

С самого детства я очень много читал. Дело в том, что я всегда обладал, вы уж извините меня за нескромность, незаурядной памятью. Мог по диагонали просмотреть страницу и запомнить. И ухитрялся запоминать все... кроме марксистской философской литературы. Тут чувствовал себя полным идиотом: читал строчку и тут же забывал. Полная несовместимость. И думаю, что моя ненависть к марксистской философии привела меня к тому, что я стал в смысле философии довольно дремучим человеком. У меня вся философия ассоциируется с политэкономией социализма.

Вы вообще человек не публичный? Вся эта суета проходит мимо Вас?

Нет, я не тусовочный человек, не светский. Я  одновременно «сова» и «жаворонок»: люблю не поздно лечь и попозже встать. И Новый год со мной встречать очень неинтересно, потому что я где-то уже в час ночи я сижу в кресле и «хрюкаю». И я давно уже забыл, что такое танцы и прочее.

У Вас в доме очень уютно - такая располагающая атмосфера, где хорошо встречаться друзья, собираться на чаепития. Это так?

У меня действительно дом «широкий», много гостей. Кстати, вот еще пример моего консерватизма. Семь лет назад мы купили квартиру на Кутузовском проспекте, которая раньше принадлежала Ю.В. Андропову. Так вот, я в этой квартире ни разу не ночевал. Все тянет сюда, на дачу. Здесь все по моей мерке. Это сейчас богатый человек берет рекламный проспект, выбирает, какой ему нравится коттедж или дворец, платит деньги и въезжает. А здесь за каждую доску надо было биться. Ничего же не было, поэтому я строил этот дом с 1972 по 1993 год. А в 1993 году этот «БАМ» закончился, и наступил момент, когда мы занимаемся только совершенствованием, доводкой.

Николай Арнольдович, раскройте тайну… Вот два хороших музыканта, один и тот же инструмент, один и тот же зал, акустика, играют одно и то же произведение. Почему одного исполнения захватывает дух, а второе навевает скуку?

Это то, чего я тоже до сих пор не могу понять. Я вообще прагматик по своей сути, и ко всем этим астральным делам, всякой хиромантии отношусь с большой осторожностью. Но тем не менее. Вот рояль. Со скрипкой сложнее, а рояль - механическая машина. Есть клавиша, вы на нее нажимаете, она передает через систему рычагов, все такое прочее, потом хаммерштиль, на конце молоток, он ударяет по струнам. Теоретически, ударите Вы по клавишам первым, третьим пальцем, локтем, карандашом или палкой - результат будет один и тот же. Но почему у одного рояль поет, как живое существо, а у другого визжит от ужаса: «Насилуют, помогите!»? Вот это мне до сих пор не ясно. Думаю, что у фортепьяно, рояля действительно есть душа. В этом отношении я могу считать себя метафизиком. И поскольку у рояля есть душа, он не терпит насилия. Рояль - это инструмент, которым можно повелевать, которому можно давать громкую команду, может быть, сильный, глубокий удар, но роялю нельзя давать пощечины, нельзя бить его кулаками... Он этого не терпит и соответственно отвечает. И поэтому я думаю, что звучание рояля непосредственно связано с мироощущением человека, за ним сидящего. Если человек интеллигентен, умен, если его целью является постижение музыки, а не самовыражение, рояль звучит по-особенному.

Не так давно начал работу телеканал «Культура», которого так долго ждали. Ваше мнение о нем и пожелания?

Слава богу, что так скоро после того, как было принято решение (это было прошлым летом), он был создан в кратчайшие сроки. И, конечно, печально, что даже в Москве этот канал не всюду виден. Но, тем не менее, этот канал явился отдушиной для многих людей. Вопреки всему есть люди, которые свято относятся к культуре. К сожалению, наша урбанизация выселила этих людей из переулочка рядом с Консерваторией или театром куда-нибудь в «Бирюлево-товарное», откуда эти люди не могут - ни по времени, ни по средствам - приехать на концерт. Автобус, метро, автобус, да еще и обратно, да еще и за билет заплатить не могут, а еще дети кушать просят... Люди звонят, выражают благодарность и за телеканал, и за концерты, и это чрезвычайно приятно. Сейчас этот канал требует огромного количества денег, и наша организация предложила эти деньги. Нам нужно получить право реализовать 26 статью Закона об авторских смежных правах. Речь идет об отчислениях за всю ввозимую в Россию аудио-, видеоаппаратуру и чистые видеокассеты. Это явление, которое не зависит ни от смены власти, ни от смены погоды, ни от неурожая. Кто бы ни был у власти - Ельцин, Зюганов, Жириновский, - все равно люди будут слушать радио, покупать кассеты, магнитофоны и т. п. Во Франции доход от этой статьи - более миллиарда долларов в год. У нас может быть гораздо больше. Потому что всюду, где музыка используется коммерчески - самолет, поезд, ресторан, клуб, казино, что угодно, - речь идет о фиксированном отчислении в пользу исполнителей. Пока мы имеем права, но... Если нам удастся реализовать свое законное право, то мы сможем реально решать проблемы нашей культуры.

Николай Арнольдович, мы тоже в каком-то смысле консерваторы. Одна из идей - собрать жемчужины всех культур, возродить их. Такой консерватизм Вам по душе? Многие считают, что главное - это новые технологии, развитие, компьютеризация…

До тех пор, пока люди будут восхищаться «Дозором» Рембранта, до тех пор, пока они будут получать удовольствие от «Данаи», «Мыслителя», «Венеры Милосской», будет живо человечество. Это не консерватизм. Это естественное чувство прекрасного, которое является определяющими, и это безусловно надо сохранять.

Беседовали Татьяна Красильникова и Андрей Букин


[1] Интервью 1998 г.

 

 

You have no rights to post comments