Что такое дом? Место, в котором родился? Квартира, частный дом, изба, аил (традиционное жилище алтайцев), где живёшь здесь и сейчас? Или дом там, где живут дорогие твоему сердцу люди — родные по крови или интересам, по ценностям и взгляду на мир?
Я уже много лет ищу дом, находя лишь его эхо и отблески. Сперва неосознанно… Когда-то, приехав с открытым сердцем на встречу поклонников Джо Дассена, я неожиданно почувствовала себя «дома» и «своей» в Бельгии, едва выйдя из автобуса, невзирая на свой ломаный тогда ещё французский. Потом — более осознанно, путешествуя по разным странам, знакомясь с их языком, культурой...
Ещё позже я задалась вопросом, что значит, что я — русская? Помимо строчки в паспорте, места проживания и моего родного языка. В поисках ответа стала замечать, что люблю картины наших художников, что природа родной для меня средней полосы вызывает щемящее чувство близости и узнавания; что общение с людьми получается глубже, когда путешествую по России, чем за границей. Видимо, потому что знаю гораздо больше оттенков смысла слов и окружающей реальности, могу воспринять даже тонкие и мимолётные вербальные и невербальные намёки.
Но откуда возникает тоска по дому? Почему отъезд, особенно вынужденный и долговременный, часто воспринимается как трагедия? И почему мне так врезалась в память увиденная много лет назад на барнаульском кладбище эпитафия неизвестного русского человека?
Желал бы я, чтоб в недра дорогиеМой прах ты приняла, родимая земля.Лежать в земле чужой, где все кругом чужие,Где чуждые вокруг раскинулись поля, я не могу.
Сейчас я начинаю понимать, что причина моих вопросов — в разрыве связей, будь то с привычным пространством или с родными и дорогими сердцу людьми. Помню, как в детстве и мама, и бабушка с дедушкой на каждый день рождения и каждый праздник посылали множество открыток и писем нашим родным на Сахалин, во Владимир, Запорожье и другие уголки. Постепенно этот обмен весточками становился всё реже, пока не угас совсем, при том что почта стала работать лучше и развивался интернет. С течением времени стала гораздо менее прочной и связь с самим пространством родного дома: если раньше оно было общим для всех в нём живущих, где члены семьи стремились встречаться хотя бы за завтраком, а иногда — общими делами и играми, теперь каждый с большим удовольствием проводит время в своём углу.
Мне кажется, в недавней поездке на Алтай я поняла что-то очень важное о доме. В этих местах сохранилось чувство общности внутри семьи, рода, народа — не навязанной извне, а живой и деятельной. Когда вместе во всём, «и в радости, и в горести». Когда разделяешь всё — и хорошее, и плохое.
Запомнилась встреча с Евгением Сергеевичем Тукуековым, директором дома-музея алтайского художника Григория Ивановича Чорос-Гуркина. Вспоминая разные страницы истории алтайского народа, Евгений Сергеевич всегда говорил «мы»: Мы расстреляли Чорос-Гуркина. Во времена Джунгарского каганата мы пошли в Великую степь и выреза́ли там всех, от мала до велика, и если бы не вмешалась российская матушка-императрица (Елизавета) и не послала своих казаков, не осталось бы сегодня казахов.
А в Каракольской долине, слушая рассказы об укладе жизни алтайцев, я узнала о значении коновязи, особого столба, который ставится перед входом в их традиционное жилище, аил. Первая коновязь ставится «раз и навсегда» при создании новой семьи во время свадьбы и остаётся на своём месте даже тогда, когда семья переезжает. На новом месте ставится другая коновязь. Это не просто столбик, за который привязывают коня — это символ связи. Её берегут, охраняют, уважают. Враги, нападавшие на селение, в первую очередь стремились уничтожить именно коновязи: считалось, что так прерывалась связь рода с дававшей ему силу родной землёй. То же самое, что захватить знамя, олицетворявшее для воинов небесную защиту и покровительство.
Как говорится в известной песне:
«Здесь мой причал и здесь мои друзьяВсё без чего на свете жить нельзя».
Покидая Алтай с невыразимой благодарностью к людям, гостеприимно распахнувшим перед нами двери своего дома, я продолжаю искать мой дом.