«Желаю счастья!» - сколько раз мы произносим эту фразу и сколько раз слышим ее в свой адрес, чаще всего не задумываясь о том, какой смысл люди вкладывают в эти слова, и о том, нужно ли нам вообще счастье.

Фрагмент доклада, прочитанного на Всемирном конгрессе религий в Лондоне (1936)

Дайсэцу СудзукиКогда меня первый раз попросили выступить на тему о Высшем Духовном Идеале, я, собственно, не знал, что и ответить: ведь, во-первых, я всего-навсего простой человек из деревни, из далекого уголка мира, внезапно очутившийся в сутолоке этого беспокойного города Лондона, и я сбит с толку, и мой ум отказывается работать так, как если бы я был у себя дома, на своей земле. Во-вторых, как такому неприметному человеку, как я, говорить о столь высоком предмете, как Высший Духовный Идеал, и к тому же в этом грандиозном собрании людей, где каждый видится мне мудрым и умным, знающим обо всем, что только ни есть под солнцем? Мне совестно, что приходится стоять здесь перед вами. Ошибкой было уже то, что я вообще покинул Японию.

Сегодня я увидела Каллиопу... Древние называли ее музой эпической поэзии, и у них были на то основания. Уже само ее имя хранит скрытый ритм движения горячих боевых коней, несущих на своих спинах славных рыцарей.

Сегодня я увидела Уранию, музу звезд, небесную музу. Для того чтобы увидеть ее, достаточно устремить вверх свой взгляд. Но сегодня так трудно суметь поднять глаза...

Сегодня мы, закрытые для высшего вдохновения, далеки от муз; мы научились целовать веревки и цепи, которые все больше и больше привязывают нас к земле. Именно поэтому мы постепенно забываем, что существует небо, а звезды сияют, несмотря на наше ослепление. Мы забываем, что правящие Вселенной священные законы продолжают неумолимо действовать, как бы ни пытались люди отменить этот математически точный порядок с помощью бумажных указов.

Сегодня я увидела музу Полигимнию. Строго, торжественно пела она гимны на древних языках, которых нам уже никогда не понять.

В пустыне нашей повседневности эти удивительные размеренные звуки, напоминающие о порядке и мире, стали для меня живительным источником силы.

Много читая и мечтая вместе со старыми классиками, которых явно посещали и вдохновляли эти тонкие духовные сущности, я пришла в восхищение, созерцая женскую фигуру из гладко отполированного мрамора — образ Истории.

За совершенством формы, за блеском мрамора я попыталась увидеть тайну богини, управляющей представлениями о времени и истории на протяжении стольких веков.

Сегодня я увидела Эвтерпу, совершеннейшую из муз. Звуки ее флейты стали для нас символом музыки — науки муз, символом гармонии, венчающей союз наук и искусств.

Как и все мои необыкновенные видения, она предстала предо мной в чудесном сиянии. Я заметила, что ветер, проходя через полый ствол ее флейты, волшебным образом менял свои свойства. То, что прежде было хаотическим потоком воздуха, превращалось в гармоничные и чистые звуки, выстраиваясь в то особое повествование, которое мы, люди, называем мелодией.

Сегодня я увидела Мельпомену, музу Трагедии. На протяжении истории человечества она вдохновляла артистов, была любима и внушала страх, отражала Жизнь и обвиняла.

Сегодня я увидела Талию, музу Комедии... Лицо ее озаряла едва заметная улыбка, и на мгновение мне показалось, что она смеется надо мной, над всеми нами, над нашей жизнью и нашими заботами, столь чуждыми тонкому душевному складу музы.

До крайности озабоченная повседневными проблемами, я попыталась отогнать это видéние. Мне захотелось стереть из сознания этот изящный смеющийся образ — я подумала, что сейчас более уместны не веселье и комедия, а слезы и драма. Но мое желание немного запоздало, поскольку муза, среди прочих ее дарований, обладает способностью разъяснять сложное.

Гессе ГерманСтарость — это ступень нашей жизни, имеющая, как и все другие ее ступени, свое собственное лицо, собственную атмосферу и температуру, собственные радости и горести. У нас, седовласых стариков, есть, как и у всех наших младших собратьев, своя задача, придающая смысл нашему существованию, и у смертельно больного, у умирающего, до которого на его одре вряд ли уже способен дойти голос из посюстороннего мира, есть тоже своя задача, он тоже должен исполнить важное и необходимое дело. Быть старым — такая же прекрасная и необходимая задача, как быть молодым, учиться умирать и умирать — такая же почтенная функция, как и любая другая, — при условии, что она выполняется с благоговением перед смыслом и священностью всяческой жизни.